Ну вот, сегодня последняя публикация моих сочинений. Пока больше ничего не написано, а старое на этом рассказе кончилось. Завтра и послезавтра очередные дни анекдотов, а потом? А потом сам пока не знаю что...


ГОВОРЯЩИЙ ТАРАКАН.


- Что ты подаришь этой своей пассии на день святого Валентина? – спросил Виктор Аркадьевич у Сереги.
- Говорящего таракана.
- Как так? – оторопел Калмыков. – И что он говорит?
- По жизни – ничего. А если его тапочком или наступить, говорит «Тцр».
- Дурак ты. – сказал Виктор беззлобно, хотя ему была неприятна хамоватость и грубость Сергея. – Значит, вот так ты к ней относишься?
- Я к ним ко всем как-нибудь отношусь. – ответил Серега, деловито расставляя на столе кофе, конфеты и кекс. Потом достал из сумки бутылку коньяка и добавил. - Пеструшки, Аркадьич, для того и существуют, чтобы к ним как-нибудь относиться.
- А как же любовь? – спросил в сотый раз Калмыков.
- А что это такое? – в сотый раз спросил и Серега.
Эта была у них такая игра. Без правил. Но каждый раз, когда Калмыков задавал Сереге этот вопрос, Серега задавал ему в ответ свой, а вот ответ Виктора Аркадьевича должен был быть всегда новым.
- Любовь – это свобода. – сказал сегодня Калмыков, наливая по рюмке коньяку.
- Свобода? - переспросил Серега. – Свобода – это хорошо. Свободу я люблю. Если бы мне Люська свободу предоставила, ух как бы я ее любил.
- Я не о том. – они чокнулись и выпили, потом закусили крохотным, почти невидимым печеньем. - Я о свободе, которую ты даришь тому, кого любишь.
- Это как у Пушкина, что ли? «Как дай вам Бог любимой быть другим»? – Серега пошел в комнату, открыл шкаф и начал расстилать белье прямо поверх Калмыковской постели.
- И не об этом. – Виктор Аркадьевич опять налил две рюмки и направился с ними в комнату за Серегой. – Пушкин не о свободе говорит.
- А о чем же?
- Ну, он как бы говорит, я тебя люблю настолько, что хочу, чтоб тебя любили так же сильно как я.
- Ну…
- А я говорю, что любовь это когда ты, та которую я люблю, имеешь право, я тебе его дарю, потому что люблю, не только быть любимой, но и сама любить. Не меня.
- Ну, ты Аркадьич, сегодня превзошел сам себя. Но если честно, эта пеструшка мне даже по-своему симпатична. Ладно, пойдем, посидим минут десять.
Они вернулись на кухню, и Серега разлил по третьей. Рюмки были такие маленькие, что в общей сложности на нос получалось грамм по пятьдесят. Они посидели, поговорили о вчерашнем боксе по телевизору и решили, что Тайсону так и надо, о готовности заказа и согласились, что должны к сроку успеть, и третьей помянули недавно умершего коллегу. Вот, наверное, ради этих десяти минут, Калмыков и пускал к себе на постой своего непутевого молодого друга. Тем более, что тот и платил ему в месяц пятьдесят долларов.
Аркадьич начал собираться. На работу он сегодня мог не идти, но хотел выбрать для Аленушки хороший подарок.
- Пока, - сказал он на пороге. - Люське и детям привет.
Дверь закрылась, и Калмыков пошел по переулку, раздумывая, где бы можно было купить цветов. Нет, не тех, почти пластмассовых, которые продавались сегодня через каждые двадцать метров, а настоящих и решил идти к Павелецкой, заходя по дороге во все магазины и бутики.
Он не знал, что ему купить сегодня на подарок, но рассчитывал, что Бог не выдаст. Новые туфли? Но здесь никогда не угадаешь. Мобильный телефон? Но этого делать было нельзя, потому что тогда он постоянно будет бороться с желанием ей позвонить.
Он не брал у нее и домашнего телефона - не хотел надоедать своими звонками. Когда она хотела его видеть, она звонила ему сама и они встречались где-нибудь в городе. Случалось это раз, иногда два раза в месяц. Гуляли, обедали или ужинали где-нибудь в ресторанчике. Он не смел к ней прикоснуться, разве что поддержать под локоть, когда они поднимались по лестнице. А ей, похоже, этого тоже было не надо.
Конечно, уголком сознания, он понимал, что во многом выдумал эту свою неземную позднюю любовь, что и Аленушка звонит ему, когда ей нужны деньги или что-то из вещей, но признаться себе в этом откровенно он не мог. Или не хотел.
Он зашел в их любимый ресторанчик, заказал их любимый столик в углу, посмотрел, все ли сегодня есть в меню, что она любила. Опять вышел на улицу и, увидев магазин «Игрушки» подумал не купить ли Настеньке, Алениной дочери, еще что-нибудь, но решил, что шкатулки сделанной им своими руками и предназначенной для детских сокровищ, будет предостаточно. Шкатулка была выполнена из наборного дерева в виде сундучка и запиралась она сложным замочком, который помог ему изготовить Серега, сам Аркадьич занимался только деревом. Вся мастерская потешалась над ними, когда они делали этот сундучок.
А на Павелецкой ему вдруг страшно повезло. Когда он уже раздумывал, не купить ли с горя хотя бы хризантем – все-таки не такие восковые, как голландские розы – вдруг подошел мужчина, вполне прилично одетый и спросил:
- Ландыш не нужен?
- Что? – переспросил Калмыков.
- Ландыш. Свежий. Но только дорого.
Аркадьич растерянно кивнул. Мужчина отодвинул полу пальто и достал из внутреннего кармана настоящий ландыш. Он был завернут в целлофан, а на корнях виднелась еще мокрая тряпочка, чтобы, значит, не засох.
Аркадьич судорожно сглотнул:
- Сколько?
- Сто пятьдесят.
Калмыков полез в карман, достал деньги, боясь, что мужчина сейчас скажет «Долларов». А столько он не мог себе позволить. Но человек положил к себе в карман сто пятьдесят рублей, отдал Аркадьичу ландыш и довольный ушел. Калмыков долго с недоумением смотрел ему в след. До встречи с Аленушкой оставалось чуть больше часа.

Они сидели в их любимом ресторанчике, за любимым столиком в углу у окна, ели свои любимые блюда. Она восторгалась сундучком для Насти, все время рассматривала тоненький золотой браслет с какими-то блестящими камушками, купленный Калмыковом в антикварной лавке за семьдесят долларов. Но конечно, королем стола был ландыш. Его поставили в небольшую вазочку и все проходящие мимо с восторгом и изумлением смотрели на это чудо.
Аленушка сегодня была веселая и ласковая, все время подтрунивала над Калмыковым и придумывала ему всякие дурацкие имена. Когда она в десятый раз подняла руку и стряхнув рукав блузки, посмотрела на свой браслет, Виктор Аркадьич, чтобы отвлечь ее от этого приятного, но с его точки зрения бессмысленного занятия, спросил:
- Ну, а что тебе еще подарили на день святого Валентина?
- А еще, синьор Карабас-Барабас, - она показала ему язык. – мне подарили говорящего таракана.

* * *