Сегодня пост получается необычный, но, поскольку одна цитата в нем все-таки есть, мне кажется я имею право расположить его здесь.




Задача философии делать восприятие вещей затрудненным
Хайдеггер

Поэт и критик Григорий Дашевский написал рецензию на мою книгу «Записки антикварного дилера». Честно признаюсь, что ничего об этом человеке до того момента, как прочитал статью, не слышал.
Удивили две вещи: во-первых, зачем популярному и талантливому критику и поэту (что я теперь знаю про Дашевского) читать такие специальные, в общем-то, книги?
Во-вторых…
Тут короткое отступление. Несколько месяцев назад в разговоре с приятелем я сказал, что не тот настоящий рецензент и критик, который сказал про тебя умно, неважно, хорошо или плохо, а тот, кто сказал о тебе что-то, чего ты сам не знал.
Так вот господину Дашевскому это удалось. Я не буду расписывать, что именно нового о себе услышал, иначе это будет текст не про Гр. Д, а про меня, просто поверьте на слово, что это в его статье было…
Появилось желание ответить тем же – написать о нем. Но согласитесь, что критика на критику, тем более на критика – это нечто излишне претенциозное. Поэтому решил поговорить о нем, как о поэте…
Порывшись (правда, недолго) в сети, я обнаружил четыре стихотворения, и этого для статьи мне показалось, достаточно…Может показаться, что материала маловато, но тут вдохновил святой Феофан Затворник, который о 33-м псалме (по каноническому счету 23 стиха) написал больше ста страниц. Я конечно, не святитель Феофан, а Григорий Дашевский – не Давид-псалмопевец, но сам принцип интересен…
Признаюсь, что я ничего в поэзии не понимаю, поэтому все изложенное ниже, возможно, просто плод больного воображения и не имеет никакого отношения к действительности.

***
Е.Ф.
— Нежное какое у нас вчера —
не дотронься, не погляди.
— Щелью щель, скорее, дырой дыра:
то и вынь, что туда клади.

***
Н.С.
Собственное сердце откушу
но не перебью и не нарушу
ласковое наше шушушу
дорогие мои хорошие

***
Март позорный рой сугробу яму
розоватых зайчиков не ешь
кости имут ледяного сраму
точно ты уже отсутствуешь
***
Г.Н.

Огнь живой поядающий, иже
вызываеши зуд сухость жжение
истончаеши нежные стенки,
преклони свое пламя поближе
прошепчи что я милый твой птенчик

Перед нами семнадцать строк, четыре стихотворения. С повторяющимся во втором и третьем случае приемом – сломом ритма (не знаю, как это называется) в последней строке. Может немного слишком часто, а может и наоборот – дает ощущение эксперимента и традиции одновременно.
При первом чтении – музыка завораживает, хотя мало что понятно.
Ничего против трудностей восприятия не имею, цитата из Хайдеггера, вынесенная в качестве эпиграфа, мне ясна, хотя и не очень близка. По-моему, имеется в виду желание заставить посмотреть на вещи и их отношения по-новому, с непривычного ракурса, увидеть, как у нас в антикварном мире говорят, не «замыленным» глазом. Единственное требование к такому способу выражения мыслей – чтобы написанное заставило вернуться и перечитать, а не бросить со словами «Ну, вот, опять…», принудило быть набоковским читателем-перечитывателем.
Теперь попробуем подробности.
Первое стихотворение посвященное Е,Ф, я так и не понял, в чем со стыдом и признаюсь… Чувствую, что-то красивое, печальное и нежное, но смысл (а я уверен, в любых стихах, если они стихи, смысл всегда присутствует) так и не дошел. Не догнал, как сегодня модно говорить, но это моя беда, а не Григория вина, я это ощущаю, как ощущаю непонятное, но глубокое в текстах Гегеля или Маклюэна.
Второе стихотворение, посвященное Н.С., мне понятней и ближе. Тут хочется сказать о многослойности всякого хорошего текста, и текста Григория Дашевского в частности. Сначала кажется, речь идет о непростых разговорах с любимой, а последняя строка делает это четверостишие созвучным словам распятого Христа.
«Ибо не ведают, что творят…»
Даже если не знаешь, что это финальная строка из последнего монолога преданного соратниками Пугачева из поэмы Есенина, все равно вздрагиваешь и спотыкаешься на резком переходе от интимного «шушушу» (блеск, какое существительное) к множественному числу…
Следующее четверостишие без посвящения. Мне кажется, что тут Дашевский мог бы «ты» в последней строке поставить с большой буквы, Почему?
Потому, как представляется, ужас остаться в этом прекрасном и холодном мире без Бога, больше, чем без любимой и написано про это… А вообще «март позорный», как мне кажется, очень здорово…
Посвященное Г.Н. Тут много мужества у человека должно быть, чтобы такое написать. И с точки зрения литературы - как можно сегодня не бояться почти любого уменьшительно-ласкательного слова? Если конечно, не стихи для группы «Руки вверх» сочиняешь, как и где можно взять силы и написать - «птенчик»?Я вот тут подборку своих старых стихов в блоге выкладывал, так увидел в одном месте слово «листочку» безжалостно вымарал, хотя подходило и по смыслу и по рифме, вставил вместо него какое-то малоподходящее, просто потому, что сладкого не хочется, и так его волны катятся отовсюду…
А тут «птенчик»…
И сладким не кажется…
Второе проявление мужества – это к Кому обращение с такой странной просьбой. Чтобы кто-то просил Его, чтобы Он назвал тебя так, а не иначе?
Не помню где, прочитал я про одного нашего монаха, который жил на самом севере в скиту один. И вот он по памяти составил список всех людей, встреченных в своей жизни, получилось несколько сот человек, и молился каждый день персонально за каждого…
Возможно, Григорий Дашевский, сочиняя, думал вовсе не о том, но почему-то мне вспомнился сегодня, когда я пишу эти заметки, тот монах…